Родилась в Москве. Окончила музыкальный колледж им. Шнитке и Академию музыки им. Гнесиных по специальности "История музыки". Работала экскурсоводом в доме - музее Шаляпина, писала музыковедческие эссе, около 10 лет пела в церковном хоре.
Стихи начала сочинять в возрасте 20 лет. Первая подборка была опубликована в журнале "Юность", известность пришла после появления в газете "Сегодня" разворота из 72 стихотворений (с послесловием Бориса Кузьминского), породившего миф, что Вера Павлова - литературная мистификация. Необычайная популярность поэзии Веры Павловой связана с беспрецедентной в стыдливой русской культуре реабилитацией телесного и сексуального. То, что традиционно представлялось прерогативой “материально-телесного низа”, становится у Павловой явлением возвышенным, одухотворенным. Если Ахматова, “научила женщин говорить”, то Павлова научила женщин быть самими собой. Письмо Павловой целомудренно и откровенно в одно и то же время, оно балансирует на грани невозможности высказывания, но не срывается туда. Поэзия Веры Павловой афористична, она не занимается формальным экспериментаторством, но “наивно” фиксирует самые трудноуловимые, ускользающие состояния.
Публиковалась в журналах “Юность”, “Знамя”, “Новый мир”, “Звезда”, “Волга”, “Орион”, “Уральская новь”, “Золотой век”, газетах “Сегодня”, “Московская правда”, “Новое русское слово”.
Автор либретто оперы “Эйнштейн и Маргарита” (композитор Ираида Юсупова) и оперы “Дидона и Эней, пролог” (композитор Майкл Найман).
Стихи Веры Павловой переведены на английский, французский, немецкий, итальянский, финский, чешский, китайский, испанский, украинский, голландский и азербайджанский языки.
Отмечена Литературной премией имени Аполлона Григорьева (2000), дипломом "Книга года" Фонда Творческих Проектов (2003), премией «Антология» журнала «Новый мир» (2006).
Книги: Небесное животное. М., "Золотой векъ", 1997; Второй язык. СПб., "Пушкинский фонд", 1998; Линия отрыва. СПб., "Пушкинский фонд", 2000; Четвертый сон. М., "Захаров", 2000; Интимный дневник отличницы. М., "Захаров", 2001; Совершеннолетие. М., "О.Г.И.", 2001; Вездесь. М., «Захаров», 2002; По обе стороны поцелуя. СПб, «Пушкинский фонд», 2004; Ручная кладь. М., «Захаров», 2006; Письма в соседнюю комнату. М., «АСТ», 2006.
Modern Poetry in Translation № 2; Zettra Russes, 2002; Nur sterne des alls, 2002; Pesia № 172, 2003; "L'Animale Celeste", tr. Jean-Baptiste Para. L'Escampette, 2004.

Поскольку лучше, чем Борис Паромонов, я о поэзии Веры Павловой не расскажу,поэтому предлагаю познакомиться с оценкой литературоведа,ведущего передачу" Русский вопрос" на "Радио Свобода".
*** Одиночество – это болезнь,
передающаяся половым путём.
Я не лезу, и ты не лезь.
Лучше просто побудем вдвоём,
поболтаем о том о сём,
ни о том ни о сём помолчим
и обнимемся, и поймём:
одинокий неизлечим.
Борис Парамонов: Основная особенность поэзии Веры Павловой, делающая ее из ряда вон выходящим явлением: впервые после Цветаевой явилась поэтесса, отказавшаяся в так называемой женской лирике от нот слабости, подавленности, отверженности, покинутости. Я бы сказал, Вера Павлова, ее лирическая героиня, как принято говорить, не из тех, кого бросают, а та, что сама бросает. В женской поэзии всегда необыкновенно обаятельная сила. И это понимали, это умели очень немногие из поэтесс, может быть, всего только одна - Цветаева, конечно. Так вот, Вера Павлова - вторая. Ее так же, как Цветаеву не хочется даже называть поэтессой, она поэт. Но вот, что интересно: Павлова не просто Цветаева, а молодая Цветаева, она пишет как бы детский альбом. У нее это называется по-другому - "Интимный дневник отличницы". Само это словосочетание уже стоит академической премии, которую, кстати, Вера Павлова и получила год назад. В трех словах создан, если не исчерпывающий, то чрезвычайно сильный поэтический образ. Возникает представление о некоей талантливой хулиганке - образ чрезвычайно обаятельный. Представьте себе Лолиту, которая вертит, как хочет, Гумбертом, что, кстати сказать, недалеко от истины, и при этом пишет отличные стихи. В поэтическом образе Веры Павловой сочетаются черты невинности и искушенности. Впрочем, вспомним слова Фолкнера, говорившего, что женщинам неизвестно понятие греха. Так и должно быть - это норма, прародительница Ева некоторым образом. Есть в Америке такая манера - делать на майках всякого рода надписи, манифестировать себя таким нехитрым способом. Одна из популярнейших таких надписей: "Хорошие девочки будут в раю, а плохие девочки побывают везде". Я бы сказал, что хороших девочек не бывает - это миф, викторианский миф. Все девочки в каком-то смысле плохие, но это нужно, не стесняясь, признать и ввести в культурную норму. Вот это и делает по-своему Вера Павлова, вот почему она по-настоящему современна. Она совершила в русской поэзии сексуальную революцию, с которой в любезном отечестве сильно запоздали. От этого нравы не станут хуже, они, по секрету говоря, всегда были одинаково худыми, а поэзия стала лучше. Появился необыкновенно свободный голос.
Священный ужас, с которым в одиннадцать лет
кричишь, глотая слезы: «Мама, ты дура!»
Потому что лучше нее никого нет,
а ее не будет. Все прочее литература.

* * *

Утенок был гадок и гадко-прегадко одет,
с худыми ногами и тонкою длинной ко-сою.
Лишенный особых царевно-лебяжьих примет,
он громко, прилюдно, нахально гнушался собою.
Открылось утенку, что все поголовно скоты,
что радости нет и, наверное, больше не будет.
И страх темноты перевешивал страх высоты.
И больно чесались невылупившиеся груди.

* * *

В дневнике литературу мы сокращали лит-ра,
и нам не приходила в голову рифма пол-литра.
А математику мы сокращали мат-ка:
матка и матка, не сладко, не гадко, гладко.
И не знали мальчики, выводившие лит-ра,
который из них загнется от лишнего литра.
И не знали девочки, выводившие мат-ка,
которой из них будет пропорота матка.

* * *

Влюблялись друг в друга по кругу, по росту, по списку в журнале,
отбив у подруги подругу, доверие класса теряли,
кричали на пьяного папу и хлебом кидались в сто-ловой,
и только ленивый не лапал
под лестницей Нинку Хапкову.

* * *

Приап приходит раньше, чем Эрот.
Войдет в вагон. Ширинку расстегнет.
Достанет. Поиграет. Уберет.
Кругом народ. Но это не спасет.
Глухая духота. Горючий пот.
Не глядя. Глаз не отрывая от.
Девичество. Четырнадцатый год.
Лица не помню. Только черный рот.

* * *

Стрекоза штрихует воздух
сикось-накось, кое-как.
Водомерка мерит воду,
чтоб скроить с искрою фрак.
Паучок висит, корячась.
Угодила мошка в глаз.
Скоро я совсем растрачу
детства золотой запас.

* * *

Мама ушла на работу с утра. Пачкала небо заря.
Невинность? Черт с ней. Вроде пора.
Первая ночь состоялась с утра первого сентября.
Пообещала еще вчера. Слово держу. На.
За подзаборные вечера милого вознаградить пора.
Так это и есть – «жена»?

* * *

Мою подругу
лишил невинности
студент духовной академии
указательным пальцем
правой руки.
Когда он ее бросил,
она поверила в Бога.

* * *

Я уже совсем большая,
мне уже совсем все можно:
посещать любые фильмы,
покупать любые вина
и вступать в любые браки,
и влезать в любые драки,
и за все перед народом
уголовно отвечать.
Пожалейте меня, люди,
не управиться с правами!
Пожалейте меня, люди,
запретите что-нибудь!

* * *

Ave тебе, матерок,
легкий, как ветерок,
как латынь прелата,
налитой и крыла-тый,
как mots парижских заплатки
на русском аристократки,
как чистой ночнушки хруст,
матерок из девичьих уст...

* * *

Я их не помню. Я не помню рук,
которые с меня срывали платья,
а платья – помню. Помню, скольких мук
мне стоили забытые объятья,
как не пускала мама, как дитя
трагически глядело из манежа,
как падала набойками частя,
в объятья вечера, и был он свеже-заваренным настоем из дождя
вчерашнего и липовых липучек,
которые пятнали, не щадя,
наряд парадный, сексапильный, лучший
и ту скамью, где, истово скребя
ошметки краски, мокрая, шальная,
я говорила: «Я люблю тебя».
Кому – не помню. Для чего – не знаю.

* * *

Когда разверзлись тайны пола,
за пять минут меня разрушив,
все стало безвоз-душно полым
внутри, а главное, снаружи.
И, выбравшись из-под завала,
лепя ошибку на ошибке,
чем только я не затыкала
пробоины в своей обшивке!..
И отры-вали плоть от плоти,
и увязали в красной глине
ярко накрашенные ногти
дежурной гинекологини...

* * *

Использованный презерватив на ветке березы в лютый мороз.
Генофонд.

* * *

Влюбленная беременная женщина. Нет повести печальнее и гаже!
Бледнея от тоски и токсикоза, кружить по городу местами обитанья
Его и вдруг увидеть, и бе-жать, бежать долой с — таких прекрасных! – глаз.
(Не падать же, ей-богу, на ко-лени!)
И до утра рыданьями глухими тревожить гладь околоплодных вод.
Поэтом больше стало на свете,
когда увидела я
жизнь жизни, смерть смерти –
рожденное мной дитя.
Таким оно было, мое начало:
кровь обжигала пах,
душа парила, дитя кричало
у медсестры на руках.

* * *

Соски эрогенны, чтоб было приятней кормить,
пупок эрогенен, чтоб родину крепче любить,
ладони и пальцы, чтоб радостней было творить,
язык эрогенен, чтоб вынудить нас говорить.

* * *

Лоб обреют — пойдешь отдавать свою,
лобок обреют — пойдешь отдавать чужую
жизнь. Родина-матка, тебе пою,
а сама партизански с тобой воюю,
ибо знаю: сыну обреют лоб.
Ибо знаю: дочке лобок обреют.
Чайной ложкой лоно твое скреб
Ирод. Роди Ирода. И Назорея.

* * *

Могла ли Биче, словно Дант, творить,
как желтый одуванчик у забора?
Я научила женщин говорить.
Когда б вы знали, из какого сора.

* * *

Подростковая сексуальность. А разве бывает другая?
Любовный опыт… А разве бывает другой?
Знаешь, любимый, о чем я ночами мечтаю?
Стареть за ручку и в обнимку с тобой.
Мы будем первыми стариками на свете,
которые целуются в лифте, на улице, в метро.
Знаешь, что я думаю о Хлое, Манон, Джульетте,
об их малолетних любовни-ках?
— Что это старо.

* * *

Свеча горела на столе,
а мы пытались так улечься,
чтоб на какой-то потолок ложились тени.
Бесполезно!
Разве что стоя у стола,
о стол локтями упираясь
и нависая над свечой,
так — да. Но только рук скрещенья.

* * *

Тяжесть на спине, свет в лоне.
Побудь подольше во мне, пусти корни.
Когда я под тобой лежу,
торжествующе гордо,
мне кажется — я тебя выношу
из осажденного города

* * *

После долгой разлуки
после дальней дороги
вошел в меня и уснул
и я уснула
и стали плотью единой
оба значения слова «спать»

* * *

Твою рубашку глажу по руке.
Твою подушку глажу по щеке.
Целую пряжку твоего ремня.
Любовь моя, переживи меня!

* * *

Я на разлуки не сетую. Разве в разлуках дело?
Выйдешь за сигаре-тами, вернешься — а я постарела.
Боже, какая жалкая, тягостная пантомима!
Щелкнешь во тьме зажигалкою, закуришь — и я не любима.

* * *

Если хмуришь брови, значит, я ни при чем.
Если вижу профиль, значит, ты за рулем.
Если с плеча рубишь, кровь на плече моя.
Если меня не любишь, значит, это не я.

* * *

Что прекрасней твоих плеч? Твои предплечья.
Твоих предплечий? Твои ладони.
Твоих ладоней? Твои пальцы.
Твоих пальцев? Твои пальцы,
сжимающие мои пальцы, ладони, предплечья...
Положи меня как печать.
На каждый твой палец кончать.

* * *

Муза вдохновляет, когда приходит.
Жена вдохновляет, когда уходит.
Любовница вдохновляет, когда не приходит.
Хочешь, я проделаю все это одновременно?

* * *

Послали друг друга на фиг и снова встретились там
и послали друг друга на фиг, и шли туда по пятам
друг за другом, и встретились снова, и послали, и за руку шли,
и в обнимку. Да что там на фиг?
Я с тобой хоть на край земли!
Подмышки пахнут липой, чернилами — сирень.
Когда бы мы могли бы любиться целый день,
подробно и упруго и к вечеру раз пять
друг друга друг на друга,
как пленных, обменять!..

* * *

Истину простую помни, старина:
раз я не ревную,
значит, я верна,
значит, ты не должен
ревновать, зане
ты мне верен тоже.
Ты же верен мне?

* * *

Набросок брачного контракта…
А книги, если что, поделим так: тебе — нечетные, мне — четные страницы из тех, что мы друг другу вслух читали, и поцелуем прерванное чтенье возобновлялось полчаса спустя...

* * *

Презираешь женщину за то, что она одета слишком ярко
Убиваешь женщину за то, что не можешь сделать ей подарка
Проклинаешь женщину за то, что не ты во гроб ее положишь
Забываешь женщину за то, что никак забыть ее не можешь

* * *

Выражено — понято. Насмерть, если метко.
Страх сперматозоида перед яйцеклеткой —
вот источник мужества, корень героизма,
механизм супружества и душа фашизма.

* * *

Век живи, век учи, с дураком помрешь.

* * *

В тюрьму не сесть, в долги не влезть, себя не пережить...
Спасибо, Господи, что есть о чем тебя просить.
Сны не чисты, мечты пусты, постыдна болтовня...
Спасибо, Господи, что ты не слушаешь меня.

* * *

Танцевала Джульетту — теперь попляши Кормилицу.
Пела Татьяну — теперь Ларину спой.
Уступает место, а мог бы просто подвинуться
мужчина в метро. Красивый. Немолодой.

* * *

Дочери на пейджер: «Срочно позвони».
Господу на пейджер: «Спаси и сохрани».
«Мам, я у Кирилла». «Ну, хватит, не кричи».
Значит, получила. Значит, получил.

* * *

Дочь — бесконечная мать.
Мать — бесконечная дочь.
И не пытайся понять.
Но попытайся помочь
матери дочь доносить,
глупую, старую дочь,
дочери мать выносить
в ночь. В бесконечную ночь.

* * *

Детство: Мам, дашь поносить твой батник?
Юность: Пап, дашь поносить твой свитер?
Зрелость: Дочь, дашь поносить твои джинсы?
Старость: Смерть, дашь доносить эти обновки?

Дополнительноя разместил главу из нового проекта - аудиокниги, где поятесса сама читатет свои стихи. Но и великолепный ресурс Здесь